Жалобная книга [litres] - Макс Фрай

Вечность моя, надо сказать, уместилась в совсем коротенький промежуток времени. Домой я вернулся не к вечеру, как обещал, а много раньше. Часа в три дня. Благодушный и немного усталый, как нагулявшийся кот, но вполне готовый к новым подвигам.

И с порога почуял неладное. Под потолком сгустились тяжкие свинцовые тучи, невидимые глазу, но вполне осязаемые. Даже озоном в воздухе, ей-богу, пахло, как перед настоящей грозой.

Варя не выскочила навстречу, не окликнула меня из комнаты, даже смущенный, печальный взгляд исподлобья мне не достался. Как сидела с ногами на подоконнике, скрючившись, чуть ли не узлом связав гибкое свое тело, так и не двинулась с места при моем появлении, только отвернулась демонстративно. Одета, между прочим, с ног до головы. И парик уже на ней, вместо шапки, и ботинки. Только дубленка лежит на диване, в позе распятого, чтобы надевать удобно было. Раз — и руки в рукава.

Хорошенькое дело.

Сердце мое — не то чтобы опустилось в пятки, а рухнуло, ко всем чертям свинячьим, куда-то в городскую канализацию, да там и осталось валяться. Заполучить его обратно не было ни единого шанса.

Паршиво. Не знаю, что, как, почему и зачем, но — паршиво. Очень.

Онемевшими, неповоротливыми, неудобными, как вареные сардельки, пальцами расстегиваю куртку: все же натоплено. Ботинки не снимаю. Мало ли, вдруг, и правда, придется на улицу бежать за этой красоткой… Не надо было оставлять ее одну на полдня. Ох, не надо. Хотел бы я знать, что она напридумывать успела, пока я развлекался?

Тоже мне, великий гуру. Кто же ребенка в самом начале обучения наедине с собой бросает? Да еще и влюбленного ребенка. Совсем плохо, совсем идиот.

Но Варя нашла для меня иное определение.

— Какое же ты дерьмо, — говорит. — Изумительное, нечеловеческое дерьмо… Или нет. Еще хуже. Самое обыкновенное дерьмо, ничего выдающегося. Такого вокруг полным-полно.

Очень может быть. Спорить не буду. Слова ей поперек не скажу. Мое дело маленькое: не дать ей удрать. А говорить может все, что угодно. Радуюсь, что хоть в молчанку играть прекратила. Значит, есть шанс договориться. Правда, я ничего пока не понимаю, но… Ладно. Будем считать, что брань ее я честно заслужил. Так проще — считать, будто заслужил все, что с тобой происходит.

Да, вот именно, проще. А мне лишние сложности ни к чему. И без того все запущено, дальше некуда.

— Что стряслось-то? — спрашиваю. Не то чтобы действительно рассчитываю на внятный ответ, но — вдруг повезет? Мало ли…

— Значит, не понимаешь? — она внезапно переходит почти на крик. — Ничего. Я тебе объясню. Сейчас я тебе все объясню!

— Да уж, пожалуйста, — соглашаюсь. — Объясни, если можно.

— Есть люди, их полным-полно, — Варя неожиданно сбивается на элегический тон, — которые постоянно твердят, что чудес не бывает. Бога нет, и черта нет, вообще ничего такого, чего нельзя пощупать, увидеть, понюхать, прямо здесь и сейчас. А потом мы все умрем, известное дело…

Она очень спокойно говорит. Почти ласково. Только губы побелели от ярости, а так — и не догадаешься, что барышня готова впиться зубами в мою глотку, и не впилась до сих пор, кажется, исключительно по причине брезгливости, а вовсе не потому, что милосердию нашлось место в ее сердце.

Весело, кстати, будет, если она драться полезет. Что тогда делать — ума не приложу. Отбиваться? Уворачиваться? Хорош «злой колдун», нечего сказать…

— Такие люди, — продолжает Варя, — конечно, лишают нас радости и надежды. Но они не очень эффективно действуют. Они, как правило, необаятельны, не слишком умны и, мягко говоря, не очень счастливы. Поэтому — зачем их слушать?.. Это довольно быстро становится понятно. Вот и ладненько…

Пауза. Обвинительница моя сползла наконец с подоконника, но к дубленке не метнулась, а уселась на пол, в самый центр пестрой кучи подушек. Вот и молодец. Давно бы так. Удобнее ведь — на подушках-то. И мне спокойнее.

Руки ее тут же зажили вне хозяйской воли: упали на колени, затеребили юбку, потом десница взмыла к волосам: крутить завитки, а шуйца забегала проворно по циновке. Да, до драки у нас, пожалуй, не дойдет. Ярость ее угасает. Немудрено: сама себя словами убаюкала. Тараторит ведь без умолку. А что сказать хотела, я так и не понял пока. Хорошо, если сама знает.

— Хуже другое, — говорит она. — Например, появляется человек вроде тебя и вдруг выясняется, что чудеса ждут нас на каждом углу, следовательно, небеса кишат божествами, а леса и подвалы — демонами; бездна с утра до ночи вглядывается в нас, вечность уже трепещет на кончиках пальцев. Наш брат, доморощенный стихийный мистик, ясен пень, развешивает уши и готов идти за долгожданным пророком куда угодно, лишь бы позвали… Но по дороге, на первом же привале, вдруг выясняется, что посланец Страны Чудес — обычный мудак и сволочь, каких и без него вокруг полно. И становится ясно, что такое дерьмо не может быть частью чудесного мира. А значит, никакого чудесного мира нет вообще. Все обман, надувательство, фокусы, в лучшем случае гипноз какой-нибудь поганый… А даже если и есть чудесный мир, тогда еще хуже. Выходит, там — такая же гадость, как все прочее. И лучше бы вовсе не было ничего!

Ба, да у нее глаза на мокром месте. Хорошенькое дело.

— Интересная постановка вопроса, — говорю. — Ладно, положим. Я — дерьмо, мудак и сволочь. Очень может быть. Тебе, вероятно, виднее, а мне даже любопытно побыть в таком статусе. Единственное, что мне хотелось бы понять: каким образом ты пришла к такому заключению? Вчера вечером все вроде было в порядке. Что изменилось?

В морду мне летит тетрадка в коричневом переплете. Уворачиваюсь, выставляю руки. Орудие бытовой агрессии падает на пол. Поднимаю, листаю. Мелькают фразы: «позиционироваться в качестве прекрасного принца», «порвать трусы на алые паруса», — и прочая ахинея в таком роде.

Чушь собачья. Ничего не понимаю. Стиль не мой и почерк не мой, это точно. Да и не пишу я руками, сколько лет уже. Не царское это дело. Грех, чай, в эпоху высоких технологий чернила изводить.

— Ну и что это? — спрашиваю.

— Да-да, конечно, — Варвара аж дрожит от злости. — Сейчас ты будешь доказывать, что это не твоя тетрадь. Даже интересно поглядеть, как ты будешь стараться…

— Стараться я вовсе не буду. С какой бы мне стати стараться?.. А вот образец почерка могу тебе предоставить, если хочешь.

Достаю из кармана ручку, выдергиваю из сигаретной пачки клочок оберточной бумаги. Воспользовавшись загадочной тетрадкой, как столешницей, пишу: «Ничего не понимаю», — сперва правой рукой, потом левой. Варя, кажется, не заметила пока, что я двурук, но лучше уж перестраховаться. Чтобы потом, неделю спустя, скажем, снова не поднялся вопрос об авторстве таинственного документа.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});